Бродский популярные стихи, Рождественские стихи Иосифа Бродского
Из-за банки кофейной халвы Производит осаду прилавка грудой свертков навьюченный люд: каждый сам себе царь и верблюд. Артём Мой любимый поэт 20 века. Вот откровенно тошнит.
Взгляни на деревянный дом. Помножь его на жизнь. Помножь на то, что предстоит потом. Два часа в резервуаре Мне скучно, бес ПушкинI Я есть антифашист и антифауст. Их либе жизнь и обожаю хао Дедал в Сицилии Всю жизнь он что-нибудь строил, что-нибудь изобретал.
То для критской царицы искусственную Жизнь в рассеянном свете Грохот цинковой урны, опрокидываемой порывом ветра. Автомобили катятся по булыжной мостово Затем, чтоб пустым разговорцем Затем, чтоб пустым разговорцем развеять тоску и беду, я странную жизнь стихотворца прекрас Лети отсюда, белый мотылек Z. Лети отсюда, белый мотылек.
Я жизнь тебе оставил. Это почесть и знак того, что путь Ни тоски, ни любви, ни печали Ни тоски, ни любви, ни печали, ни тревоги, ни боли в груди, будто целая жизнь за пле Новая жизнь Представь, что война окончена, что воцарился мир. Что ты еще отражаешься в зеркале.
Что со Тебе, когда мой голос отзвучит Тебе, когда мой голос отзвучит настолько, что ни отклика, ни эха, а в памяти — улыбк Тихотворение мое, мое немое Тихотворение мое, мое немое, однако, тяглое — на страх поводьям, куда пожалуемся на ярмо и Фламмарион М. Одним огнем порождены две длинных тени. Две области поражены тенями теми. Одна — она Что ты делаешь, птичка, на черной ветке Что ты делаешь, птичка, на черной ветке, оглядываясь тревожно?
Хочешь сказать, что рогатки Витезслав Незвал На Карловом мосту ты улыбнешься, переезжая к жизни еженощно вагончиками пражского трамвая, Лесная идиллия I Она: Ах, любезный пастушок, у меня от жизни шок. Он: Ах, любезная пастушка, у меня от жи Ничем, Певец, твой юбилей Кушнеру Ничем, Певец, твой юбилей мы не отметим, кроме лести рифмованной, поскольку вме Облака О, облака Балтики летом!
Лучше вас в мире этом я не видел пока. Может, и в той вы жизни кл В ночь на 28 января года у Бродского остановилось сердце вследствие инфаркта.
Но память об этом великом человеке жива до сих пор благодаря его богатому литературному наследию, которое, кажется, никогда не потеряет своей актуальности. За основу стихотворения Бродский взял бессмертные строки, созданные Пушкиным.
Но переделал их в созвучии со своей бездушной эпохой. Это горькая насмешка над тем, как возвышенные и прекрасные чувства уступили место эгоистичной и плотской любви. Это стихотворение было написано Бродским накануне ссылки и посвящено Марианне Басмановой — возлюбленной поэта.
Их связывали непростые отношения, которые в какой-то момент переросли в любовный треугольник и принесли страдания всем его сторонам. Главные герои стихотворения вступают во «взрослую» жизнь, но делают этот важный шаг крайне нелепо, руководствуясь лишь эгоистичными порывами и желанием самоутвердиться. В «Дебюте» чувствуется привкус горечи и разочарования.
В эмиграции Бродский особенно остро чувствовал тоску по своей бывшей возлюбленной. Она изменила ему с его лучшим другом, отказалась уехать вместе с ним из страны. Но поэт так и не смог забыть ее. Все это лило, било, вздергивало и мотало, и отнимало силы, и волокло в могилу, и втаскивало на пьедесталы, а потом низвергало, а потом — забывало, а потом вызывало на поиски разных истин, чтоб начисто заблудиться в жидких кустах амбиций, в дикой грязи простраций, ассоциаций, концепций и — просто среди эмоций.
Но мы научились драться и научились греться у спрятавшегося солнца и до земли добираться без лоцманов, без лоций, но — главное — не повторяться.
Нам нравится постоянство. Нам нравятся складки жира на шее у нашей мамы, а также — наша квартира, которая маловата для обитателей храма. Нам нравится распускаться. Нам нравится колоситься. Нам нравится шорох ситца и грохот протуберанца, и, в общем, планета наша, похожая на новобранца, потеющего на марше. Мои мечты и чувства в сотый раз Идут к тебе дорогой пилигримов.
Мимо ристалищ, капищ, мимо храмов и баров, мимо шикарных кладбищ, мимо больших базаров, мира и горя мимо, мимо Мекки и Рима, синим солнцем палимы, идут по земле пилигримы. Увечны они, горбаты, голодны, полуодеты, глаза их полны заката, сердца их полны рассвета. За ними поют пустыни, вспыхивают зарницы, звезды горят над ними, и хрипло кричат им птицы: что мир останется прежним, да, останется прежним, ослепительно снежным, и сомнительно нежным, мир останется лживым, мир останется вечным, может быть, постижимым, но все-таки бесконечным.
И, значит, не будет толка от веры в себя да в Бога. И, значит, остались только иллюзия и дорога. И быть над землей закатам, и быть над землей рассветам. Удобрить ее солдатам. Одобрить ее поэтам. Когда теряет равновесие твое сознание усталое, когда ступеньки этой лестницы уходят из под ног, как палуба, когда плюет на человечество твое ночное одиночество, -.
Но лучше поклоняться данности с глубокими ее могилами, которые потом, за давностью, покажутся такими милыми.
Лучше поклоняться данности с короткими ее дорогами, которые потом до странности покажутся тебе широкими, покажутся большими, пыльными, усеянными компромиссами, покажутся большими крыльями, покажутся большими птицами.
Лучше поклонятся данности с убогими ее мерилами, которые потом до крайности, послужат для тебя перилами хотя и не особо чистыми , удерживающими в равновесии твои хромающие истины на этой выщербленной лестнице.
Чем нестандартнее мышление, тем больше претензия на гениальность.
